- Что давал ваш лекарь? - Ксения разглядывала рану и мрачно морщилась, отмечая наливающиеся синевой края и кожу вокруг. Яд гадюки, которым греки имели обыкновение щедро смазывать свои стрелы, на такой жаре распостранялся с кроветоком со скоростью степного пожара, подгоняемого ветром. Но всё же не так быстро, чтобы сарматка пришла к выводу, что уже ничем не может помочь. - Вино? И всё? Отлично...
Перс в очередной раз на ломаном греческом принялся пересказывать всё, что сделал и сказал их лекарь, и девушка кивала головой, одновременно давая понять взволнованному воину, что понимает его и что всё было сделано правильно. Вино отчасти снизило действие яда и позволило раненому дотянуть до её дома, а вот то, что стрелу не вытащили из раны, наводило на мысль, что лекарь персов не слишком-то разбирался в стрелах - небольшое кровопускание пошло бы лишь на пользу. И рану бы промыло, и яд перестал бы поступать в кровь. "Донник нужен... Есть у меня донник-то? И сабельник не помешал бы, кровь обновлять... Кора вяза есть, вчера перетирала. Но одной коры мало будет, надо чтобы кровь обновлялась, промывала всё... Ладно, рискну. Вдруг поможет?"
Она осторожно взялась за древко стрелы, даже не шевельнув его, и одним быстрым движением вытащила стрелу из раны. Как она и ожидала, внутри раны кровь спеклась, почти не выступив наружу. "Точно гадюка. Ну почему надо было оставлять стрелу?! Они что, решили, что я - богиня всемогущая?!" Убедившись, что наконечник не остался в ране, сарматка отложила стрелу, поднялась с пола и пошла в погреб. Почти на память нашарив нужный кувшин, она вернулась в комнату, окружённая стойким запахом уксуса, намочила хорошенько ткань и принялась протирать рану.
- Вам лучше уйти, пока с полей жители не вернулись... - тихо сказала Ксения персам. - Я присмотрю за ним. Одного перса не заметят, а вот целую толпу - запросто. Думаю, он выживет... Раз уж пережил всё, что вы с ним вытворяли.
Ну да, не удержалась от "шпильки" и было от чего. Персидские лекари были намного опытнее и образованнее христианских, и сарматка никак не ожидала, что лекарь-перс совершит подобную ошибку.
Кланяясь и перемежая слова благодарности непонятным словом "ханым", персы оставили её наедине с раненым. Закончив с обработкой раны и придя к выводу, что большего она сделать уже не сможет, девушка собрала нужные травы, покрошила их в каменную ступку и стала растирать их в мелкую пыль, сидя на пороге комнаты - там бродил сквознячок, остужая тело и проветривая голову...

Солнце умирало, разрубленное на-полы рваной линией горизонта, заливало пылающей кровью степь, улицы, дома, высокие стены Галаты... День уходил, а с ним так часто уходила жизнь. Сарматка в очередной раз проверила раненого, но тот и не думал приходить в себя. Не хотелось прибегать к радикальным средствам - в христианском Константинополе не приветствовали языческие практики, однако другого способа Ксения не знала.
Чаша курилась в руках дурманящим ароматом шалфея и свежей крови, круг очерчен письменами и ждёт, когда последний луч солнца отдаст ему всю свою силу в краткий миг своей смерти. Голова клонилась, наливалась тяжестью - далеко... Слишком далеко...
...брат мой! слышишь?..
И ещё глоток, последний, третий. Чаша пуста, и в крови бродит хмель. Тают стены, погружаясь в зыбкое марево миража, тает степь, тает закат под пеленой серого тумана. Она знала, что должна видеть, и ждала этого. И почувствовала раньше, чем увидела...
Пепел. Здесь всегда с неба падает пепел. Низкое сумрачное небо сжигает несказанные слова, несбывшиеся мечты, неисполненные обещания - всё, что не стало явью. Пепел падает с неба хрусткими хлопьями и исчезает, не касаясь земли. Даже земля здесь сгоревшая, мёртвая, принимающая любое обличье как демоны, которых породила она.
...слышишь? мне нужна сила твоя, помощь твоя...
Бледные словно обескровленные хлопья тают перед глазами, тьма стекает из тени чуткими цепкими щупальцами, обнаружив чужака. Силуэт прорисовывается в метели, чёрный, расплывчатый, вспыхивают мертвенным светом полной луны глаза. Друг ли? Враг ли? На мгновение сознание заполняет тепло и нежность, заслоняя всё вокруг. Значит, услышал. Значит, пришёл... Коснулся протянутой руки, доверчиво и мягко. Можно идти...

Широкие лапы легко ступают по обманчивой глади чарус, острые уши ловят малейший посторонний звук. Здесь где-то заблудилась душа, и глаза выискивают следы среди ядовитой зелени топей и чёрной вязкой земли. Узловатые корни отравленных безумием деревьев нехотя уходят вниз, уступая дорогу, жадные руки утопленников отдёргиваются, коснувшись шершавой иссиня-чёрной шкуры. Зверь остановился над взбаламученной топью, равнодушно глядя сквозь мутную жижу на тонущего. Протянул лапу, цепляя когтями, не давая погрузиться в затягивающую голодную бездну.

- Я райская гурия, - саркастически ответила Ксения. Клыки на нижней челюсти мешали произносить слова чётко, но здесь это не имело значения. Здесь было мертво всё... И слова были мертвы. - Ты, следовательно, в раю и исходя из этого - праведник.
Жгучие лучи мёртвого светила впивались в шкуру словно в наказание за отнятую добычу. Времени было мало - надо идти вперёд, а не рассыпаться в любезностях, отвечая на глупые вопросы. Безликая Навь не любила детей-отступников, давным-давно, на заре мира, сделавших выбор в пользу милосердия, а не кровожадной природы своей. И у неё было много способов выказать своё неудовольствие своевольностью детей. Вот теперь вместо болота расстилались янтарные дюны, а с другой стороны - солёные волны лениво облизывали песок, подбираясь всё ближе и ближе. Небо, беременное бурей, пожирали желтопузые тучи, хищной стаей окружившие безучастное солнце. И огромная река, шириной с океан, начинала яриться, тянулась когтями всплесков к небу. Зрелище, свидетелем которого им предстояло стать, было величественным и потрясающим, но... Ксения предпочитала любоваться им с противоположного берега.
- Нам надо торопиться. Твоё тело сейчас находится под присмотром демона с устойчивой репутацией трупоеда. Конечно, если ты не собираешься остаться тут навсегда...

В комнате, залитой неверным светом восходящей над степью луны, демон поднял голову и с дикой ненавистью смерил взглядом вверенное его заботам тело. С каким наслаждением он вырвал бы глотку этому глупцу, из-за которого сестра оказалась один на один с силой, которую даже представить себе не в состоянии! Не уйти... Тот, Кто Охраняет не может оставить свой пост... Но там - сестра! Маленькая, слабая, слепая... Что важнее для него? Точнее - кого важней охранять? Смертного, который и так умрёт, или сестру?..
Тело женщины качнулось и, бездыханное, мягко осело на пол...

Ксения чувствовала опасность, но, привыкшая доверять глазам и ушам, не могла понять, где она и в чём она. А возвращение брата вообще вызвало панику: он оставил её тело, сейчас оно, мёртвое, валяется на полу, заходи, кто хочешь, бери, что хочешь!
Ты?!
Подвинься и не мешай... Доверься мне...
Демон вскинулся вверх, меняя форму, окутываясь радужным мерцанием бликов. Четырёхрукое тело повело плечами, расправило перепончатые крылья... Резким движением сжало кулаки, выпуская из запястий парные ядовитые когти.
- Тебе мама не говорила, что в чужом доме нельзя пить из чужих рук? - рык Стража раскатился по берегу, и берег вздрогнул будто живое существо. Быстрым взмахом демон выбил чашу из рук смертного, буравя его мрачным взглядом бледно-опаловых глаз. - Если ты не знаешь, где ты, почему тянешь в рот всякую дрянь, о, глупейший из глупцов?!
Загнанная в глубину Ксения очень пожалела, что не может заткнуть уши: управлял телом брат, а у него - выборочный слух. Он слышал то, что хотел слышать. А Ксения - всё... И этот яростный пронзительный вой, от которого, казалось, стыла сама душа - особенно.
А Страж лишь лениво повёл ухом - слышу, мол, не вопи...

Чёрная остроухая голова повернулась в сторону волны медленно, без видимого усилия, словно у совы. Страж смерил волну взглядом, прошипел что-то крайне неприличное в адрес какого-то Кашьяпы и его матушки.
- Как вы достали со своей майей... И почему Отец не позволил перерезать вас, когда была возможность?.. Почему позволил отпустить вас? Ладно, асура... Ты сам напросился. Не обижайся.
Тьма окутала когтистые лапы, раскинутые в стороны, Первое Слово сорвалось с безгубого рта и с шипением раскалённого свинца вонзилось в воздух. И между лапами протянулось тонкое будто нить лезвие клинка.
- Ты не посмеешь, мерзкая тварь!! - взвизгнуло небо. - Не посмеешь! Тебе не хватит сил, ублюдок Пуластьи!
Волна нависла над Стражем, тёмная фигура на фоне её казалась крохотной, почти игрушечной и хрупкой как китайский фарфор. Демон не ответил, погружённый полностью в свои мантры, сосредоточенный на своём мече.
- Тот, Кто Охраняет служит защитой от зловредной майи, сотканной врагами сурья... Так сказал Отец. Так будет!
Воронёная сталь вошла в берег там, где уже кончался пляж и ещё не начиналось море. И с треском разрываемой ткани берег располосовала извилистая линия, исполненная пустоты. Мелкими блестящими искрами осыпалась волна, тучи, подобно занавесу открывая вид в тёмную комнату, едва освещённую тусклым сиянием луны. Рукоять меча занялась язычками пламени. И отсвет их играл на полу, касаясь пальцев лежащей в кругу девушки.
- Вон твоё тело, глупец! - Страж обернулся к Арташиру. - Оно почти мертво. Второе тело принадлежит моей сестре. Она рискнула провести ритуал, до которого ещё не доросла, чтобы найти твою заблудившуюся душу. По мне, так ты недостоин второго шанса. Сестру я спасу в любом случае - мы слишком тесно связаны с ней. А ты сам решай, идёшь туда или нет.
Ксения совсем притихла, стараясь никоим образом не выдавать своего присутствия: брат был в ярости и не хватало только, чтобы ему пришло в голову, что сестричке что-то угрожает.

С трудом удержавшись от того, чтобы придать смертному ускорение хорошим пинком, Страж опустился на колено, взялся за объятую пламенем рукоять.
...иди, сестра. Предупреждаю, будет худо...

И через мгновение вместо уютной темноты - боль. Жгучая, невыносимая мука, словно тело её пропустили между двух жерновов. Рёбра сводило так, что невозможно было сделать малейший вдох, легкие разрывало от недостатка воздуха. Ксения попыталась перевернуться, но тело отказывалось повиноваться, на любое движение отзываясь новой вспышкой боли, отзывавшейся везде, от макушки до пят.
...вот поэтому мы и ушли из вашего мира...
Голос брата был полон грусти и нежности. Ему тоже было больно, больно от того, что в состоянии сарматки была его вина, но тут он ничего не мог поделать. Он был слишком тяжёл для живого тела смертных, слишком быстро оно изнашивалось.
Девушка сжала зубы до хруста, заставила рёбра сдвинуться, позволить лёгким наполниться. Расслабила мышцы, старалась дышать ровно, подобно спящим. Она должна встать. Обязана встать. Вдох... Выдох... Вдох... Повернуться на бок... Выдох. Вдох. Осторожно упёрлась руками, медленно оторвала налитое свинцовой тяжестью тело от пола.
- Так... Думаю, что изрядный глоток вина нужен не только персу, - бормотала сарматка, вставая на подгибающиеся ноги. - Чем его пичкать, я знаю, причём, в нескольких вариантах... А вот как с этим бороться?.. Ох! Спина моя несчастная... Ползём, ползём...
Ксения с изящной грацией разбитой параличом черепахи доковыляла до кувшина с вином, нацедила стакан и одним глотком осушила его. Судя по тому, что боль отступила, организм не понял, что такое в него сейчас влили и притих, опознавая новшество.
- Совсем другое дело! И больше никогда - никогда!! - не буду бродить Долгими Тропами!! В гробу я видела такие прогулки!
Сумерки, разбавленные молочным светом луны, ожили, сея вокруг чьё-то лукавое присутствие. Мерцающий лотос отделился от стены, за которой Ксения прятала статуэтку Черной Матери, повис перед сарматкой. Она послушно подставила ладонь, разглядывая призрачный цветок и улыбаясь.
- Я в том смысле, что сама там ходить не буду! А то так вот вернуть - а я уже труп... И виси над ним, пока не найдут и не зароют...
Сумерки насмешливо хихикнули, лотос впитался в раскрытую ладонь, наполняя разбитое тело силой и покоем...

В мягком свете масляной лампы лицо раненого казалось более живым, но сарматка всё равно пристально вглядывалась в него, прислушиваясь к ровному дыханию мужчины. Занятая днем больше его раной, сбивчивыми пояснениями воинов и необходимой помощью, Ксения только сейчас увидела, что перс едва ли на год старше её. Она-то была уверена, что раненый средних лет - с таким почтением даже за глаза говорили о нём его соплеменники, да и одежда его говорила о высоком ранге: доспехи сделаны были отменно и стоили больших денег. Острое чувство жалости комком подкатило к горлу... Где-то его ждала мать, моля своих богов вернуть ей сына живым - хотя бы живым! И беззвучно плакала молодая жена, боясь потревожить сон ребёнка и не в силах сдержать слёз... И отец, храня спокойствие как всякий мужчина, всё же беспокойно вглядывался в пустоту улицы - не выпустит ли ночь из бархатных покровов своих дорогой сердцу силуэт?
- Ладно, до утра ты точно доживёшь... - тихо сказала Ксения, осторожно проведя кончиками пальцев по щеке мужчины. - Не обижайся, но мне нужно отдохнуть... Спи спокойно, ничего не бойся, а надумаешь помирать - зови меня, я знаю один отличный способ передумать. Тебе он точно не понравится. Да хранят тебя твои боги...
Поскольку постель в доме была одна, да и та занята, сарматка прихватила с собой покрывало, прошла в хлев с намерением удобно расположиться на соломе и выспаться. Пяток кур, дремавших на насесте, никак не отреагировал на вторжение, а вот рыжий петух сразу вскинул голову и недовольно кудахнул.
- Заткнись! - Девушка ткнула в сторону петуха пальцем. - Иначе завтра в котле будешь плавать ты!
Петух особым умом не отличался, как и все птицы его породы, однако был довольно сообразительным. Он замолчал, наблюдая за тем, как хозяйка расстилает покрывало на соломе в углу, потом погнездился, распихивая любимых жён, которым было дозволено занимать место рядом с господином и повелителем и слишком уж прижавшихся к нему, втянул шею и сделал вид, что уснул. Сарматка, в свою очередь, сделала вид, что поверила ему, задула огонёк лампы и закрыла глаза.
Она не уснула - она провалилась в уютную темноту без снов, пропав из своего мира, забыв о нём. И рыжая птица, выждав немного, спорхнула на пол, медленно приблизилась, и, убедившись, что ему точно не свернут сейчас голову, петух пристроился рядышком с тёплым боком девушки и сунул голову под крыло - теперь уже спать.

Она не проснулась, но тело привычно вскинулось, готовое к бою. Незнакомая речь означала только одно: враг! Рука нашаривала рукоять акинака, но попадалась то солома, то какая-то ткань, а то и вовсе подол юбки. Именно последнее и позволило сарматке определиться в пространстве, когда мозг всё же соизволил отчасти включиться и заняться своими прямыми обязанностями: думать.
...это твой любитель асуров вопит...
...точно. он же сейчас всех соседей на ноги подымет своим криком!
...ну и что? быстрее прирежут...
...так он же в моём доме вопит!..
...да... и тебя за компанию. ладно, иди спасай его...

Не открывая глаз Ксения вплыла в комнату, по памяти добралась до кувшина с вином, налила в стакан и протянула его раненому. И тут только поняла, что говорят они вообще-то на разных языках... Глаза мигом распахнулись сами, сарматка воззрилась на перса в немом удивлении, словно только что обнаружила на супружеском ложе постороннего мужика в тот момент, когда законный супруг вот-вот войдёт в двери. На языке персов сарматка знала слов тридцать, а и то не все их них приличные.
- Не кричи! - сказала девушка на греческом, приложив к губам палец. - Твоих здесь нет. Зато полно греков, которые будут просто счастливы довести до конца то, что не смог яд. Пей!
Опустившись на край постели, Ксения потеряла к мужчине интерес, изучая состояние раны. Уксус оттянул яд, и синева тканей отступала из глубины, можно было даже заметить свежую кровь - видимо, раненый двигался и пытался встать. Сарматка удовлетворённо кивнула и невероятным усилием воли заставила себя встать, невзирая на то, что её филейная часть только что руками в постель не вцепилась, да и то потому, что рук у неё не было. Подкинув в очаг пару поленьев и поворошив угли, чтоб дерево быстрее занялось огнём, девушка налила воды в котелок и оглянулась в поисках сбора, приготовленного вечером.

"Хвала тебе, Праматерь, он знает греческий!", - Ксения попыталась моргнуть, но тут же поняла свою тактическую ошибку: открываться глаза не желали. С трудом призвав отяжелевшие веки к подчинению, сарматка ворчливо ответила, отмеряя сбор и высыпая его в котелок:
- Я кто?! Я - райская гурия, неужели не видишь? Ты, соответственно, в раю... - Она посмотрела по сторонам. Выбеленные стены с паутинкой трещин, развешанные под потолком пучки трав, старый хорасанский ковер на полу, полки с кувшинами и мисками, испещрённые ожогами и пятнами. - Нда... Кстати, это ответ и на твой второй вопрос. На остальные, полагаю, отвечать уже поздно, потому что мёртвых это не должно беспокоить...
Сарматка помешала своё варево, от которого уже потянуло степным ветром и влажной осенней дубравой, вернулась к постели, опустилась на краешек и уже совершенно серьёзно сказала:
- Тебя принесли после полудня твои воины. Лекарь ваш не рискнул что-либо предпринимать и, не исключено, что его бездействие спасло тебе жизнь: яд гадюки быстро распостраняется по телу, и лекарь не стал терять драгоценное время. Я вынула стрелу и обработала рану уксусом... Вино, кстати, надо выпить всё, я тебя не угощаю, а лечу! Перевязывать раны в таком состоянии бессмысленно - на свежем воздухе она подживает быстрее, а уксус спасает от заразы. Судя по тому, что ты вопишь как оглашенный на всю деревню, состояние раны гораздо лучше, чем вечером. Сальные глаза не делать, руками меня не хватать, скрабёзности не говорить - я тут как лекарь, а не как женщина. Ещё вопросы есть?